Mi ne povas silenti!

by Lev Nikolaeviĉ Tolstoj

Indekso : Mi ne povas silenti! de Lev Nikolaeviĉ Tolstoj Tradukita de Vikifontaro

Mi ne povas silenti!

1

"Sep mortverdiktoj: du en Peterburgo, unu en Moskvo, du en Penze, du en Rigo. Kvar mortpunoj: du en Ĥerson, unu en Vilnuso, unu en Odeso."

Kaj ĉi tio estas en ĉiuj gazetoj. Kaj ĉi tio daŭras ne dum semajno, monato, aŭ jaro, sed dum jaroj. Kaj ĝi okazas en Rusujo, en la sama Rusujo kie la popolo konsideras ĉian krimulon malĝoja, kaj kie, ĝis la plej lasta tempo, laŭleĝe ne estis mortpuno.

Mi memoras kiel mi iam fieris pri tio antaŭ eŭropanoj; sed jen la dua, tria jaro forpasas, kaj daŭras senĉesaj mortpunoj, mortpunoj, mortpunoj.

Mi ekprenas hodiaŭan gazeton.

Nune, la 9-a de majo, io aĉa. En la gazeto staras mallongaj vortoj: "Hodiaŭ en Ĥerson, ĉe la Strelbicka kampo, mortpunitis per pendigo dudek servutuloj pro krima atako kontraŭ la bieno de bienposedanto en la Elisabeturba distrikto."

Двенадцать человек из тех самых людей, трудами которых мы живем, тех самых, которых мы всеми силами развращали и развращаем, начиная от яда водки и до той ужасной лжи веры, в которую мы не верим, но которую стараемся всеми силами внушить им, — двенадцать таких людей задушены веревками теми самыми людьми, которых они кормят, и одевают, и обстраивают и которые развращали и развращают их. Двенадцать мужей, отцов, сыновей, тех людей, на доброте, трудолюбии, простоте которых только и держится русская жизнь, схватили, посадили в тюрьмы, заковали в ножные кандалы. Потом связали им за спиной руки, чтобы они не могли хвататься за веревку, на которой их будут вешать, и привели под виселицы. Несколько таких же крестьян, как и те, которых будут вешать, только вооруженные и одетые в хорошие сапоги и чистые мундиры, с ружьями в руках, сопровождают приговоренных. Рядом с приговоренными, в парчовой ризе и в эпитрахили, с крестом в руке идет человек с длинными волосами. Шествие останавливается. La ĉefulo de l' tuta afero ion diras, la sekretario legas paperon, kaj kiam la papero tralegitas, tiam homo kun longaj haroj, adresante tiujn homojn, kiujn aliaj homoj intencas strangoli per ŝnuroj, parolas ion pri Dio kaj Kristo. Tuje post ĉi tiuj vortoj la ekzekutistoj (estas kelkaj, ĉar unu homo ne povas plenumi tiun kompleksan aferon) pretiginte la sapon kaj sapuminte la maŝnodojn de l' ŝnuroj, por ke ili pli bone stringiĝu, ekprenas la ĉenligitoj, igas ilin porti blankajn ĉemizojn, igas ilin supreniri la ponteton, kaj metas sur iliaj koloj ŝnurajn maŝnodojn.

Kaj jen, unu post la alia, vivantaj homoj puŝatas for de la benketoj fortirataj de iliaj kruroj, kaj ili per sia pezo tuje kuntiras ĉirkaŭ siaj koloj ŝnurojn kaj suferege strangoliĝas. За минуту еще перед этим живые люди превращаются в висящие на веревках мертвые тела, которые сначала медленно покачиваются, потом замирают в неподвижности.

Всё это для своих братьев людей старательно устроено и придумано людьми высшего сословия, людьми учеными, просвещенными. Придумано то, чтобы делать эти дела тайно, на заре, так, чтобы никто не видал их, придумано то, чтобы ответственность за эти злодейства так бы распределялась между совершающими их людьми, чтобы каждый мог думать и сказать: не он виновник их. Придумано то, чтобы разыскивать самых развращенных и несчастных людей и, Заставляя их делать дело, нами же придуманное и одобряемое, делать вид, что мы гнушаемся людьми, делающими это дело. Придумана даже такая тонкость, что приговаривают одни (военный суд), а присутствуют обязательно при казнях не военные, а гражданские. Исполняют же дело несчастные, обманутые, развращенные, презираемые, которым остается одно: как получше намылить веревки, чтобы они вернее затягивали шеи, и как бы получше напиться продаваемым этими же просвещенными, высшими людьми яда, чтобы скорее и полнее забыть о своей душе, о своем человеческом звании.

Врач обходит тела, ощупывает и докладывает начальству, что дело совершено, как должно: все двенадцать человек несомненно мертвы. И начальство удаляется к своим обычным занятиям с сознанием добросовестно исполненного, хотя и тяжелого, но необходимого дела. Застывшие тела снимают и зарывают.

Sed ĉi tio estas aĉa!

И делается это не один раз и не над этими только 12-ю несчастными, обманутыми людьми из лучшего сословия русского народа, но делается это, не переставая, годами, над сотнями и тысячами таких же обманутых людей, обманутых теми самыми людьми, которые делают над ними эти страшные дела.

И делается не только это ужасное дело, но под тем же предлогом и с той же хладнокровной жестокостью совершаются еще самые разнообразные мучительства и насилия по тюрьмам, крепостям, каторгам.

Это ужасно, но ужаснее всего то, что делается это не по увлечению, чувству, заглушающему ум, как это делается в драке, на войне, в грабеже даже, а, напротив, по требованию ума, расчета, заглушающего чувство. Этим-то особенно ужасны эти дела. Ужасны тем, что ничто так ярко, как все эти дела, совершаемые от судьи до палача, людьми, которые не хотят их делать, ничто так ярко и явно не показывает всю губительность деспотизма для душ человеческих, власти одних людей над другими.

Estas indigniga, kiam unu homo povas forpreni de aliulo lian laboron, monon, bovon, ĉevalon, kiam oni povas forpreni eĉ lian filon, filinon - ĉi tio estas indigniga, sed multe pli indigniga estas la fakto, ke oni povas forpreni de aliulo lian animon, povas devigi lin fari tion kio mortigas lian animan "mi-econ", senhavigas de li lian animan bonon. А это самое делают те люди, которые устраивают всё это и спокойно, ради блага людей, заставляют людей, от судьи до палача, подкупами, угрозами, обманами совершать эти дела, наверное лишающие их их истинного блага.

И в то время как всё это делается годами по всей России, главные виновники этих дел, те, по распоряжению которых это делается, те, кто мог бы остановить эти дела, — главные виновники этих дел в полной уверенности того, что эти дела — дела полезные и даже необходимые,-- или придумывают и говорят речи о том, как надо мешать финляндцам жить так, как хотят этого финляндцы, а непременно заставить их жить так, как хотят этого несколько человек русских, или издают приказы о том, как в «армейских гусарских полках обшлага рукавов и воротники доломанов должны быть по цвету последних, а ментики, кому таковые присвоены, без выпушки вокруг рукавов над мехом».

Jes, ĉi tio aĉas!